«Я боюсь его любви», — сказал мне как-то муж. — Он любит меня самозабвенно и ревниво, как женщина. Когда мы с ним оба дома, он требует моего безраздельного внимания. Я не понимаю, чем мог вызвать такое сильное чувство. Меня это иногда тяготит».
Ничего не поделаешь, мы в ответе за приручённых нами. И нести бремя их требовательного чувства, и отвечать им взаимностью — нормально.
А муж был объектом пылкой любви… нашего кота. Коты эгоистичны, это правда, и чувство, питаемое мужчиной-котом к мужчине-человеку, было эгоистичным. Но это была истинная любовь. Ни до, ни после мне не приходилось видеть «животной», именно кошачьей, любви такой силы и длительности.
Кот, появившийся в семье, был, вообще говоря, моим капризом. Мне, волею судеб, довелось принимать роды соседской кошки, вздумавшей принести потомство в нашем фамильном кресле на даче. Один из котят, мелкий задохлик, подрастая, стал очень хорош собой: чёрный с белой манишкой пуховый шар на коротеньких ножках. Круглые жёлтые глаза и огромные белые усы, белая эмблема фирмы «Мерседес» на носу, вальяжность и красота запали мне в душу. И я поставила мужа и ребёнка перед фактом появления в нашей семье «кошачьего родственника» сибирской породы.
Родственничек продемонстрировал всю незаурядность натуры ещё при переезде с дачи, крича мерзейшим голосом всю дорогу и делая перерывы, только когда ему становилось совсем уж плохо. Потом уже я прочитала, что именно чёрных котов использовали на парусных судах в качестве вестников приближающегося шторма. У них, оказывается, очень чувствительный вестибулярный аппарат. Наверное, автомобиль, двигающийся рывками в пробках Ярославского шоссе, казался маленькому коту как минимум галеоном, огибающим в шторм Мыс Горн.
«Сокровище» нужно было как-то называть. Напрашивающийся вариант «Паваротти» был, по размышлении здравом, отвергнут, а вариант «Мерседес» — закреплён официально в прививочном паспорте. Но все, видевшие наш «чёрный бриллиант» во младенчестве, умильно восклицали: «Ой, какой он пусик». Это оригинальное имя и прижилось. Прозвищ же давалось много, в зависимости от поведения. Пока не приучили к горшку, бытовало прозвище «афинский тиран Писистрат», а за «изысканность» манер был прозван «виконт де ля Пусь».
В качестве объекта привязанности кот выбрал мужа. Нашего папу. Сразу и навсегда. Иерархическая структура семьи выглядела в его понимании так: муж, он сам — Пусик, я, ребёнок… Когда встал вопрос о «модификации», муж не позволил подвергнуть кота таким лишениям, проявив в этом деле истинно мужскую солидарность.
Пусик остался мужчиной. В полном смысле этого слова. Суровым, мохнатым и не благоухающим фиалками. Залечивая его боевые раны, я чувствовала себя военно-полевым хирургом доктором Пироговым.
Виконт де ля Пусь был разным: интеллигентным, иногда чуть хамоватым, но никогда — вором и всегда — джентльменом по отношению к дамам. За дамами ухаживал напористо и красиво, с серенадами и дуэлями. Добиваясь успеха, сильно улучшил породу дачных котов, его потомки и до сих пор «бороздят» просторы окрестных помоек. Но всегда помнил, что дамы — это лишь утехи плоти, а вот объект любви душевной, дружбы мужской нерушимой — мой муж.
Вечером они, мужчины, беседовали на разные темы и в мурлыкании кота явно слышались повествовательные интонации. Он тёрся колючими усами о небритый мужнин подбородок, ревниво отгоняя меня сердитым кряканьем, если я мешала их беседе. И даже магическое слово «кушать» не всегда могло отвлечь кота от пищи духовной.
Он провожал мужа утром на работу и встречал вечером с работы. Если случалось задержаться, он дежурил под дверью в прихожей и встречал с радостными воплями: «Наконец-то ты пришёл, где тебя носило, заждался, столько всего надо рассказать». Он забирался на письменный стол, топая по клавиатуре, если муж работал за компьютером, давая всем видом понять, что любовь требует жертв и жертва эта должна быть принесена немедленно в виде отказа от компьютерной деятельности.
Сопровождал мужа во всех его передвижениях по дому, участвовал в телепросмотрах футбольных матчей, напоминал о себе, когда открывали банку лосося, желая получить законную треть только из мужниных рук.
Он требовал своей порции ласки, как только ощущал хоть малейший дискомфорт, и нахально отпихивал пяткой, получив эту ласку. Иногда на даче приводил отдельных кошачьих дам «на смотрины», а после нашего одобрения быстро, пока она не передумала, тащил даму в шиповниковый куст.
А потом пришло время нашего отъ-езда в другую страну. Сразу взять с собой кота мы побоялись и оставили его родителям, собираясь через несколько месяцев, как только устроимся и начнётся работа в университете, забрать его.
Мы звонили и спрашивали: «Как Пусик?» «Очень тоскует,— отвечала мама, — ничего не ест. Лежит целыми днями, уткнувшись носом в ботинок твоего мужа. Плачет. Никуда не выходит. Отвлечь его не получается».
«Надо срочно забирать,— сказала я мужу.— Понимаешь, он любит тебя так, что умирает без твоей любви. Он думает, что ты его предал».
Муж взял билет на самолёт в Москву.
И… не успел.