Мама у меня – очень продвинутая мама. Особенно, что касается пестиков, тычинок и других способов провести время с толком. Это все потому, что у мамы в семнадцать лет случилась детская травма: мой будущий папа рассказал ей, откуда же на самом деле берутся дети. Ну и поскольку мгновенно выяснилось, что мама по незнанию очутилась на пятом месяце беременности, вы можете себе представить истинные размеры этой травмы.

***
- Вот, - сказала мама, подводя меня к секретному ящичку, - это презервативы. Когда они тебе понадобятся, ты их обязательно бери. Всенепременно. Ты ведь знаешь, зачем нужны презервативы?
- О, да! – с чувством ответила я.

О, да, конечно, я знала. Мне было десять лет.

- Наташка, - орала я в телефонную трубку, - дуй ко мне немедленно, у меня полный ящик презиков, будем набирать туда воду и с балкона кидаться!
- Хорошо, - сдержанно ответила Наташка (она до сих пор флегматик), - только мы не к тебе пойдем, а к Лиле.
- Почему? – обиделась я.
- Потому что, - Наташка начала раздражаться (флегматикам против меня, как против электрички), - ты живешь всего на девятом этаже, а Лиля аж на четырнадцатом.

Крыть было нечем, и мы отправились к Лиле в дом работников центрального комитета коммунистической партии Украины.


- Ухтышечка, презик, - шептала дочь работника центрального комитета коммунистической партии Украины, распечатывая пакетик дрожащими от возбуждения руками.

Вот сколько раз я впоследствии видела, как распаковывают эти пакетики дрожащими от возбуждения руками, так каждый раз Лилю вспоминала.

- Дай я, ты не умеешь, - заявила Наташа и перехватила пакетик в свои флегматичные ладошки.

- Кстати, девушки, - светским тоном сообщила я, изящно опираясь тонкой ручкой о косяк двери в ванную, - вы знаете, что в презерватив помещается ведро воды?

Девушки не знали, проверили, долго протирали пол и выясняли – а не поместится ли в ведро с водой моя голова?
Второй презерватив нам удалось вынести из ванной, третий – дотащить аж до персидского ковра в гостиной, а четвертый – доставить все-таки на балкон.

- Вон мужик идет, – прошептала Лиля, - кидай.
- Погоди, - Наташка изобразила Диану-воительницу, точь-в-точь Лени Рифеншталь работы скульптора Ульмана, - пусть ближе подойдет.
- Дуры, - говорю, - если по голове получит, то крякнет. Четырнадцатый этаж.

Наташка невольно изобразила эмоцию «а пусть бы и крякнул», но хорошее воспитание подсознанию не позволило.
Мужик был путный. В костюме, с дипломатом и гвоздичками. И, без сомнений, в свое время не прогуливал уроки гражданской обороны, потому что немедленно распластался ногами к взрыву.
Потом осторожно поднялся, опасливо огляделся, подошел к лавочке, снял ботинки, носки, выжал последние и, картинно пожав плечами, надел на место.
Я всхлипнула.
- Ты чего? – спросила Лиля.
- Гвоздички, - говорю, - он, наверное, на свидание шел…

Ну, тут мы все как заревем. Жалко дядю ведь. На свидание шел. А мокрый идти постесняется, а она обидится, что он не пришел, а он хотел на ней жениться, а теперь она ему откажет, их детки уже никогда не родятся, и все из-за нас.
Тогда мы торжественно поклялись друг другу, что никогда-никогда не станем держать в доме эти гадские презики. И верны клятве по сей день.
Искушения но пассаран.

PS. Я терзалась долгие годы.
Прости, мужик, Христа ради, это всё проклятые гормоны.