Как-то сидел я в метро с бодуна. У меня была бутылка пива, мутило пиздец. Весь бледный. Заходит хер со своей девкой. Я задремал. Пару остановок проехали, тут чувствую — кто-то меня толкает в плечо. Открываю мутные зеркала своей бессмертной души и вижу как этот говнюк прогоняет мне какую-то телегу про то, что еба, дамам надо уступать, гыгык. И поглядывает на свою телочку, а та лыбится. Я доброжелательно отвечаю, мол, да, заебись, иди найди ей место, хуле доебался, говна мешок. Он начинает меня хватать за руки, бычить, а я мирно сижу, как горшок соплей и в голове бродят вялые мысли о том, что драться лень, да и нахуй это надо, зачем вообще все эти войны в мире, вон Гитлер тоже... Но я же настоящий рыцарь, почти джедай, у меня ведь есть кодекс чести, благородные люди не роняют своего светлого образа...
В общем, в битву совсем не тянуло, но с другой стороны было очевидно — хуже мне не станет, да еще в голове бродили мрачно-могучие образы Дарта Вейдера, Бетмана и тевтонских рыцарей, огнем и мечом убивающих мусульман, среди которых почему-то затесался джигит из шаурмячной около Университета. Тогда я спросил себя — а как бы на моем месте поступил Пьер Террай Сеньор Дэ Байард. Ответ был очевиден.
Я оттолкнул мудака, который пытался меня стащить с сиденья, и сурово пробормотал в духе привокзального бомжа что-то про то, чтобы он уебывал нахуй со своей блядью гнить в аду или получит в рыло, ебаный мешок с дерьмом, жеребячьей залупы самодержец, петух ебаный. Эта вежливая просьба почему-то не убедила его в моей правоте.. В процессе нашей схватки я вяло и безрезультатно толкнул его кулаком в ухо. Естественно, это не помогло, он схватил меня за грудки, резко поднял и ударил в живот. И это была страшная ошибка с его стороны.
Потому что мне резко стало хуже и волна возмездия — возмездия за всех обиженных, кого гнобят бабки и доебывают всякие мудаки, волна растущей ярости и победы — эта волна поднялась из желудка, пенным потоком прокатилась по пищеводу и в лучших традициях тупичка, тугая струя блевотины ударила прямо в раскрытый от ярости рот этого засранца, изрыгающего проклятья на мою больную голову. Весь вагон морально участвовал в этом побоище. Те кто был поближе, были возмущены. Те кто был подальше радовались, и приветствовали меня, как Колизей приветствовал Цезаря. Вторая волна, послабее, пошла на подругу моего коварного противника, напавшего на меня в минуты слабости. Наверняка он горько пожалел о своем поступке — но кто мог знать что у меня такой мощный козырь в рукаве.
Пока он утирался и в слепую махал руками подошла остановка, я вышел и сквозь закрывающиеся двери бросил в него бутылкой. Не особо-то она ему и повредила. Как ни странно, больше из вагона почти никто не вышел и поезд уехал, увозя в темную даль тоннеля обосравшегося воннабиальфу, его бабу, обволакивающую их блевотину, радостных и сердитых пассажиров, призраки героев далекого прошлого, знаками показывающих мне, что в Вальгалле для меня припасено теплое местечко.