Генри зашел в придорожную закусочную неподалеку от своего дома. Ночь выдалась изнурительной, и он отчаянно жаждал набить своё брюхо едой, а душу – удовольствием от её смакования. Эта слабость стоила ему фигуры, но он всем своим нутром ненавидел культ красивого тела, считая его капризным и непостоянным даром греческой культуры. Какой прок в нервном соревновании со временем, если оно все равно выиграет? К черту, еда и выпивка куда приятнее, да и условий никаких не ставят. А ранняя смерть – это вполне честная плата за годы удовольствий.
- Вы готовы сделать заказ?
Официантка всем своим видом источала неудовольствие. Свежий неаккуратно замазанный синяк на скуле выдавал с головой последствия веселой семейной жизни, а мрачное лицо делало её похожей на каменную горгулью на творениях готической архитектуры. Генри передернуло от неприятного зрелища, он заказал себе омлет с ветчиной, кусок вишневого пирога и большую кружку черного кофе, после чего отвернулся, пытаясь усилием воли заглушить гомон чужих мыслей у себя в голове.
Генри умел читать чужие мысли, но не мог делать этого выборочно. Вместо этого он постоянно слышал гул чужих размышлений в своей голове. Все попытки их заткнуть были тщетны, антидепрессанты и транквилизаторы не помогали, а нейролептики превращали его в нежизнеспособный овощ, что было еще хуже. Постоянный шум делал Генри нервным, а бессонница – агрессивным и раздражительным, поэтому, в конце концов, он пришел к более-менее жизнеспособной формуле своего существования – работа плюс бутылка.
Генри планировал купить себе виски и забыться пьяным сном, но его внимание привлёк гул гневных мыслей из парикмахерской неподалеку. Шум был настолько силен, что заглушал многие другие размышления в радиусе квартала. Позавтракав, Генри направился туда, не прочь удовлетворить свое любопытство, которое просыпалось не так уж часто.
В парикмахерской шел разговор на повышенных тонах. Парикмахер, пожилой набожный негр, громко говорил о том, что каждый человек тянется к любви Божьей и любви другого человека. Его оппонентом был седовласый черный музыкант-блюзмен, явно примирившийся со своей болью и несовершенством мира. Он кратко отвечал ему, что люди роднятся болью и ненавистью и тянутся к тому, кто страдал или страдает так же, как они. Остальные посетители парикмахерской, с интересом слушали спор, но практически не участвовали. Генри пожевал фильтр сигареты в ожидании интересной развязки и не прогадал.
Спорщики устроили эксперимент. Победителем решили объявить того, кто набёрёт больше милостыни. Парикмахер и музыкант надели ветхую одежду, найденную в подсобке парикмахерской, и уселись по разные стороны угловой парикмахерской с разными табличками, парикмахер с табличкой «Я люблю вас всех», музыкант с табличкой «Я ненавижу вас всех». Сам Генри уселся на пересечении улиц, чтобы послушать мысли прошедших как мимо одного, так и мимо другого.
Людей было немного, поэтому можно было слышать мысли каждого. Мимо парикмахера прошли двое парней, похожие на гомосексуалистов, и сунули ему в кепку приглашение посетить богослужения их секты. Генри усмехнулся. Вот уж от кого денег не жди. К музыканту подошел панк и сунул ему в кепку банку пива. Интересно, это считается?
Народу стало больше, закончился рабочий день, и многие возвращались домой. Мимо музыканта прошел человек средних лет со сжатыми губами и сунул ему два доллара. Ему не заплатили обещанное за смену, но Генри почувствовал, как человек размяк и немного смирился с происходящим, посмотрев на табличку музыканта. Мимо парикмахера прошла мать с двумя хнычущими детьми. Надпись на табличке только еще сильнее разозлила её, она сжала до боли руки своих детей и потащила их еще сильнее, от чего те просто забились в слезах. Чего-то подобного, в общем-то, Генри и ожидал.
Мимо парикмахера прошел художник, положил ему доллар и пошел дальше до угла, улыбаясь. Повернув за угол, он удивился, увидев табличку музыканта, но положил доллар и ему. Генри почувствовал, что художнику доставляет удовольствие этот контраст, и он уже размышляет над тем, как лучше его продемонстрировать в его следующем творении.
За следующий час прошло довольно много людей. Музыканту в мыслях сочувствовали, думали о жестокости мира, думали о своем личном горе или о горе, постигшем музыканта. Молодой человек, расставшийся со своей любовью, сунул ему в кепку сотку. Юная девушка, кинувшая ему десятку, вспомнила своего отца, который напился, с фразой «я вас всех ненавижу» выгнал её и мать из дому, а потом умер в тот же вечер, захлебнувшись рвотой. Генри понравилось наблюдать, как она пытается закутаться в свой плащ от холода своих воспоминаний. Двадцатку музыканту кинул рабочего вида мексиканец, который недавно успешно завязал с алкоголем и желал протянуть руку помощи другим страдающим. Пожилая женщина обняла музыканта и расплакалась. Её сын, как понял Генри, приехал из Ирака в гробу. Одни люди желали помочь человеку в боли, другие стремились поделиться с ним своей болью и выслушать его. Генри крайне удивился тому, что никто не ударил музыканта, не подумал о нём в дурном тоне или с ненавистью.
Парикмахеру так не повезло. Он вызывал у проходящих мимо людей крайнее раздражение. Девушка, бросившая изменившего ей парня, разрыдалась от надписи и побежала от парикмахера. Молодой яппи, заваливший собеседование на престижную должность, начал хохотать от его таблички. Ирландец средних лет, от которого ушла жена с детьми, плюнул в его сторону и присосался к бутылке. Но некоторые подавали и ему. Молодая пара, вернувшаяся из путешествия и наслаждающаяся друг другом, бросила ему пятерку. Программист, размышляющий над задачей, споткнулся об него и, извиняясь, кинул ему пятнадцать долларов. Человек в дорогом костюме бросил ему двадцать пять долларов, но Генри услышал в нём массу недовольствия и ненависти к парикмахеру. Видимо, он давал милостыню из привычки или из чувства долга.
Но одного парня Генри не распознал загодя. Парень был угнетен и подавлен, его травили сокурсники, его унижал и бил отец, он был на грани своего предела психологической прочности. И, как часто бывает, человека ломает не трагедия, человека ломает мелочь. Этой мелочью стал парикмахер с его табличкой, и, прежде чем Генри успел что-то сделать, сочетание издевательств и таблички «я вас всех люблю» замкнуло детонатор в голове у парня, он достал из сумки револьвер и выстрелил парикмахеру в голову.
На несколько секунд в пространстве повисла полная тишина, и в звуках и в мыслях. Неизвестно сколько времени это длилось, но Генри насчитал вечность и начал считать снова. Затем он услышал крик в сознании парня, крик отчаяния, крик боли, страха и осознания своего поступка. Раздался хлопок еще одного выстрела и этот крик смолк. Генри сидел в прострации, пытаясь осознать происходящее и не веря, что всё это не сон.
Парикмахер погиб. Парикмахер погиб из-за таблички. Парикмахер погиб из-за таблички «я люблю вас всех».
Генри припал губами к бутылке виски, стараясь сгладить грани произошедших событий в сознании. В его голове в унисон с полицейскими сиренами звенела мысль «Может именно это случилось и с Христом?»