Если верить еще одной не менее глупой книжке, то, к сожалению, всем приличным молодым женщинам и девушкам нравятся мужчины с загадочным прошлым. А в мужчин с большим будущим влюбляются только женщины с сомнительным прошлым.
- А вы действительно скоро защищаетесь?
- Да. - Я попытался смутиться.
- И по какой специальности, если не секрет?
- Секрет.
Меня выручил дядя Коля - тем, что пришел с работы. За столом пили наливку, чай, смотрели семейные фотографии, вспоминали былые времена и каким я был маленьким.
В гостиницу мы пошли дальней дорогой. Мимо реки. Река была черной. Только осколки льдин сверкали в лунном свете. Казалось, что к вечеру снова наступила зима. От реки дышало холодом. Зато снег лепился чертовски здорово! Раньше в кинофильмах я терпеть не мог сцен, в которых молодые люди гоняются друг за другом по берегу реки или, еще хуже, по березовой роще. А уж когда влюбленные начинали на экране играть в снежки, я просто всегда выходил из зала. Разве мог я когда-нибудь предположить, что сам буду этим заниматься? И что все это мне будет нравиться.
Впрочем, скорее всего, мне это нравилось потому, что от Лениной замкнутости и надменности не осталось ничего, кроме гордой походки, которая на скользкой дороге ее то и дело подводила. Она постоянно шлепалась. И шлепалась так смешно, как могут шлепаться только очень серьезные клоуны.
А потом мимо нас проехала телега. Я договорился с ее хозяином, и он без всякой мзды согласился нас довезти до гостиницы. Разгоряченные, мы сидели на телеге, болтали ногами и разговаривали о звездах, пришельцах, бесконечности, экстрасенсах и охране окружающей среды...
На ступеньках гостиницы мы остановились, и я показал на луну:
- Смотрите, завтра ветреный день будет!
- Откуда вы знаете?
- Видите, вокруг луны матовое пятно?
Она подняла голову, а я поцеловал ее в щеку.
- И вправду, странная луна, - сказала Лена. - А теперь пора по домам. Завтра к поезду рано вставать.
Как в самом низкопробном кинофильме, я бежал по дороге, лепил снежки и запускал ими в фонарные столбы. Если б это было в кино, на этом месте я бы точно вышел из зала.
Дядя с тетей пришли проводить нас. Автомат с улыбкой пробил третий в моей жизни прогул. Весеннее небо нахмурилось и перестало посылать на землю лучи хорошего настроения. В первом тамбуре наверняка обеспокоены нашим отсутствием.
- Приезжайте еще, - сказала тетя, - будем рады. Дядя Коля помахал нам, словно мы уезжали в свадебное путешествие.
Поезд оказался значительно лучше прежнего. Из окон почти не дуло. Наверно, поэтому он был туго набит пассажирами. В купе с нами ехала пожилая пара. Ехали издалека. Потому очень обрадовались новым собеседникам. Разговор завязывался сразу обо всем. Говорили о погоде, летающих тарелках, бермудском треугольнике, муже Пугачевой и платьях Элиты Пьехи одновременно.
Когда все проблемы были решены, перед самой Москвой мы вышли с Леной передохнуть из купе в коридор. Чем ближе поезд подходил к Москве, тем более замкнутым снова становилось ее лицо. Москва обязывала.
- Ну вот и все! - сказала она, когда поезд пересек границу Москвы. - Смешная получилась командировка.
- Особенно для меня, - согласился я.
- Да, для вас особенно. Товарищ тунеядец... по космическим делам. Интересно, что вы скажете на работе?
- Скажу честно: очень интересный роман оказался!
Удивительно, из окон поезда никогда нельзя представить себе лицо города, в который въезжаешь. И в самых красивых городах поезд пробирается к вокзалу какими-то огородами, свалками, складами, о которых не имеешь понятия, даже если живешь в этом городе.
- Знаете, скоро мы уже приедем. - Лена вдруг повернулась ко мне и сказала мягко и серьезно, положив руку мне на плечо: - Мне хочется вам сказать, Юра, что тогда в нашем, как вы говорите, первом тамбуре, вы сначала очень раздражали меня своей самоуверенностью. Потом, в метро, начали забавлять. В поезде я к вам уже привыкла. А сейчас мне жаль, что моя командировка кончилась.
- И мне жаль, - честно сказал я. - Тем более после ваших слов.
И я признался ей, что уже два года, читая книжки, представляю ее героиней, а себя - героем.
Она даже улыбнулась от этого признания. Наверно, представила меня Печориным или Онегиным. Хотя ни на ту, ни на эту роль я не гожусь. А если гожусь, так только на роль Пьера Безухова.
А потом была Москва. Шумная, деловая, с цветами, встречающими... Мы, словно два аквалангиста, надышавшиеся кислородом и налюбовавшиеся красотами тихого подводного мира, вынырнули на городском пляже.
- А теперь ничему не удивляйтесь, - сказала Лена, выходя из вагона.
И я послушно не удивился, когда ее на перроне встретил молодой человек, похожий на Печорина.
- Знакомься, Володя: это Юрий Николаевич, наш прораб, - неожиданно представила она меня. Чтобы ее не выдать, я даже распрямил спину, думая, что так больше похож на прораба. - А где же... - Она оглянулась. - А где же девчонки? - спросила она у меня.
- Они сказали, что их кто-то будет встречать. Может быть, на такси пошли... - Я многозначительно пожал плечами.
- Опять убежали! - с досадой сказала Лена. - Не хотят они с тобой знакомиться, Володя.
- Ну, тогда пошли? - Он взял у Лены ее сумку без документации.
- Юрий Николаевич, - тон у Лены был деловой, - значит, мы с вами обо всем договорились.
- Да, конечно. Завтра утром вы мне принесете набросок отчета. Ну и, может быть, через недельку-другую придется еще раз съездить в командировку. Посмотрим, какие будут результаты.
- До свидания. Мы с Володей пожали друг другу руки.
- Очень рад был с вами познакомиться, - соврал я.
- И я очень рад, - сказал Володя, но я ему не поверил.
Он хоть и свысока смотрел на меня, потому что был выше на голову, но ревниво. Все же прораб!
- И не забудьте, Елена Анатольевна, - мне хотелось чем-то задеть ее за то, что она представила меня прорабом, - посоветуйтесь с Володей. Может быть, все-таки согласитесь перейти в другой отдел, сто шестьдесят как минимум.
Лена удивленно и испуганно посмотрела на меня, как режиссер на актера, который на премьере перепутал текст.
Они пошли по направлению к метро.
У входа в метро мне показалось, что Лена оглянулась, но толпа тут же скрыла ее от меня.
...Свой дом я вижу еще из окна электрички. Неизменно темное окошко моей комнаты. «О! А моя уже вернулась», - говорит сосед, с которым мы часто возвращаемся вместе, и указывает на светящееся окно по соседству с моим темным. Я очень завидую ему в этот момент. Мне тоже хочется кому-нибудь сказать: «А моя поехала в детский сад. Сегодня ее очередь. Все-таки это ужасно, когда детский сад так далеко от дома...»
И снова утро! Как всегда, я еле-еле успеваю добежать до первого тамбура первого вагона электрички. С разбегу впрыгиваю в него и, как всегда, как каждый день, оказываюсь рядом с красивой девушкой, которая давно уже нравится мне. Видимо, она, так же как и я, впрочем, как и все вокруг, боится опоздать на работу и поэтому ездит в первом тамбуре первого вагона. Самый жесткий график времени у тех, кто ездит в первом тамбуре первого вагона. Поэтому я уверен, что между мной и этой девушкой обязательно должно быть много общего.
Но меня еще в детстве все звали сухарем, букой. У меня до сих пор не хватает смелости заговорить с Леной. Хотя она, скорее всего, и не Лена. Поэтому самое большее, что я себе позволяю, - это представлять «Лену» героиней романов, которые я читаю. И иногда фантазировать: «А что будет, если я вдруг наберусь смелости и?..»
Но смелости я никогда не наберусь. Да и времени у меня совсем нет, как у человека, который хочет многого достичь в жизни. У меня совсем нет времени! На носу - защита, на проходной - автомат, дома - будильник... Мне очень хочется как можно скорее защититься. Мне кажется, что, когда я защищусь, у меня все сразу изменится. Я не буду таким букой, сухарем... У меня появятся уверенность и время. Я буду читать, ходить в театры, буду смотреть на светящееся окно своей квартиры.
Как и все в первом тамбуре, я живу надеждой на лучшие времена.
А пока нельзя! Пока: автомат - будильник - первый тамбур. Равнобедренный треугольник. Замкнутый, как лицо девушки, которая уже давно мне нравится и которая к тому времени, как я защищусь и приобрету уверенность в себе, перестанет ездить в первом тамбуре. От этой мысли мною овладевает тревожная безысходность, подобная безысходности ребенка, который впервые задумывается о бесконечности времени и Вселенной.
И я не выдерживаю... Я не знаю, что со мной сегодня, но я не выдерживаю... Наверное, весна!
- Простите, но я не понял: суд признал его все-таки виновным или нет?
Девушка оборачивается и с удивлением смотрит на меня.
- Вы что, тоже читаете этот роман?
- А как же... Каждое утро...