Вот многие спрашивают: "Лора, а как в тундре с туалетом?" "А с туалетом в тундре, -говорю я, - все замечательно. Нигде больше вы не найдете такого шикарного туалета, как в тундре (тут я тяну из пачки розового "Собрания" удлиненную сигаретину и делаю паузу, чтобы нервно закурить).
Этот туалет простирается буквально от горизонта до горизонта, и
единственное неудобство, с которым вы можете столкнуться при акте
каканья или писанья, это..." Впрочем, это не единственное неудобство.
Когда-то я имела дело с туалетом, у которого не было потолка, трех стен и двери. Туалет находился на территории нашей с экс-мужем дачи, поэтому какое-то время он нас не раздражал, но мы все равно потом сделали себе новый, со стенами и даже неким подобием журнального столика. Доставшееся же нам от прежних хозяев тубзо представляло собой 4 вкопанных в землю столба, между которыми болтались драные ковровые дорожки. Вместо крыши над тубзом нависала кедровая ветка, на которой вечно лежал сугроб снега.
Выпрямляясь, посетитель уборной обязательно задевал башкой сугроб и
стряхивал его себе за шиворот. Так вот, когда я очутилась в оленьем
стойбище, то воспоминание о тубзе с непрочным сугробом над головой
оказалось одним из самых теплых и, по меньшей мере трижды в день, я была готова отдать по ведру чая за каждую из трех его ковровых дорожек. Я забыла сказать, что пакетированный чай в тундре ценится несколько выше, чем какое-нибудь говно типа Хеннеси. В приютившем меня стойбище уважали "Липтон".
Часа через три после приезда, надувшись с дороги "Липтона" с привезенной мною же сгущенкой, я выбралась из чума посмотреть, куда можно было бы этот "Липтон" выпустить из организма. Для красоты я захватила с собой фотокамеру, никого, впрочем, не обманувшую: "Лора, - сказали мне добрые хозяева, - ты если поссать хочешь, берегись оленей". Про оленей я не поняла, но переспрашивать не стала. "Нет, - сказала я, незаметно зардевшись в полумраке чума, - я хочу пофотографировать".
Снаружи было очень просторно. Низко над тундрой висело солнце, во всю
ивановскую демонстрируя мне широкие возможности для фотографирования:
сколько ни напрягай объектив, ни одного мало-мальски подходящего
укрытия. Между чумов бродили олени, задумчиво ковыряясь копытами в
снегу. Выглядели они, несмотря на рога, миролюбиво. "Липтон", между тем, с каждой минутой делал мою жизнь все более трудной. Я отошла метров на двадцать от крайнего чума, спустила портки и, выставив голую задницу на минус 47 при ветре 15 м/сек, тут же перестала ее чувствовать. Но мне было не до задницы: процесс изгнания "Липтона" затмил мне в тот момент все. Именно поэтому я не сразу обратила внимание на какой-то неясный движняк позади себя. А когда обернулась, то даже не испугалась: выражение лиц у оленей, несущихся ко мне, было сосредоточенным, но не враждебным. Они смели меня, по-моему, даже не заметив, и принялись жрать снег там, где я только что сидела на корточках. В чум я вернулась сильно озадаченная. До этого я думала, что северные олени едят исключительно ягель.
Тот факт, что надо мной ржали, я здесь упоминать не буду, тем более что ржали надо мной беззлобно. Мне есть, чем гордиться: я оказалась легко обучаемая, о чем ныне и присно сообщаю в резюме при попытках куда-нибудь трудоустроиться. В следующий поход до ветру я пошла уже со знанием дела, захватив с собой в чисто поле длинную палку по имени "хорей". Хорей этот, ничего общего не имеющий с ямбом и прочими поэтическими прибамбасами, обычно используется погонщиками оленей в качестве дрына, которым следует подпихивать любителей человеческой мочи, если они слишком тормозят в дороге. В тот раз я выдернула хорей из сугроба рядом с чумом и пошла в снега, напевая какую-то мужественную херню вроде "Ты теперь в Армии". Олени, разом наплевав на ягель, собрались в кучу и пошли за мной, как дети за крысоловом. Я сменила песню на "Три кусочека колбаски" (посмотрела б на вас, что б вы вспомнили спеть при похожих обстоятельствах), но скоты не отставали. Я прибавила шагу, олени перешли на рысь. Я побежала, олени пустились в галоп, обогнали меня и остановились посмотреть, где я там. Я издали показала им хорей, и они подошли поближе. Двое из них дали почесать себя меж рогов, а один – потрогать за нос. Нос у северных оленей волосатый, если кто не знает.
Мы стояли напротив друг друга: я и штук двадцать оленей, выжидающих,
когда я перестану страдать херней и наделаю им наконец желтого снега. Я замахнулась хореем, они слегка пригнули головы и не сдвинулись с места.
"Пошли вон отсюда!!! " - крикнула я и затопала ногами, мгновенно
провалившись в наст до середины ширинки. Олени стояли и смотрели, как я выбираюсь из снега. Пара-тройка из них вытянула шеи, чтобы проверить, не оставила ли я в снегу немножко мочи, а один даже сунулся с этим вопросом непосредственно ко мне. "Пошел вон, козел", - сказала я, ударила его по харе и в этот момент до тошноты напомнила себе институтку, попавшую в кубло нахалов и отбивающуюся от них веером.
В чум я вернулась ни с чем. То есть, наоборот
- Ну как? – спросила Алла Айваседо. Мы с ней познакомились в Самбурге,
хороший город, тыща человек населения, включая интернатских детей. Это
Алла привезла меня в стойбище к своим родственникам, представив как
"хорошую русскую, правда, немного того".
Да никак, - сказала я.
- Олени? – спросила Алла.
- Как вы вообще тут в туалет ходите? – спросила я.
- Да как. Пошли покажу, - сказала Алла, - я как раз тоже уже хочу.
И мы пошли.
Олени уже разбрелись по стойбищу, но, увидев нас, стали группироваться и готовиться к охоте.
- На них надо крикнуть, они разбегутся, - объясняла Алла на ходу.
- Я орала, - сказал я.
- Да как ты там орала, - махнула она в мою сторону щепкой. Щепку она
захватила в чуме у "буржуйки".
- Нормально орала, - сказала я, но, вспомнив институтку, заткнулась.
Олени шли за нами хорошо обученной "свиньей".
Алла остановилась, выковыряла в насте ямку щепочкой и взялась за полы
ягушки (это такая девичья малица из оленьих шкур). Олени подошли и
встали как вкопанные метрах в двух, не спуская глаз с выколупанной Аллой лунки.
- Смотри, как надо, - сказала Алла и, набрав воздуху, крикнула на
полтундры:
- А НУ НА ХУЙ БЫСТРО!!!
Олени все еще бежали, когда Алла встала и расправила ягушку. Когда
встала я, олени уже возвращались, но были еще далеко.
С того момента я ходила в тундру без провожатых. "А ну на хуй быстро!!!" - это я ведь и сама умею сказать, когда приспичит. Причем, вскоре выяснилось, что данную фразу не обязательно кричать полностью,
достаточно и усеченного варианта. "А ну на хуй!!! " - доносилось время
от времени из тундры. Это означало, что кто-то из обитателей стойбища
пошел в туалет.
Через три дня я научилась различать их по голосам.