В купе СВ вошла девушка лет двадцати пяти. Нельзя сказать чтобы красавица, но отнюдь не дурнушка: на плечи элегантным каскадом спадали светлые волосы, глазки умело обрамил лёгкий макияж, а над худенькой талией нависла непропорционально крупная грудь. Девушку никто не провожал, иначе какой друг или муж согласился бы оставить такое сокровище в одной со мной спальне? А так — никаких проблем, одинёшенька!

Моё присутствие барышню не смутило. Она не побежала к проводнику, требуя переселить её в другое купе, не напустила на себя холодно-отстраненного вида, а как раз наоборот, кокетливо протянула ручку:
— Людмила!
— Виктор!
— Далеко едете?
— В Москву.
— А я в Петербург.
— В командировку? — Чем занимаетесь? — Переводчица? — А я хирург. — Какая в Москве погода? — стук колёс задал ритм беседы. — Ты видела последний фильм Михалкова? — Нет, Джордж Майкл круче Стинга. — Ещё шампанского?

— Постельное бельё брать будете? Или вам один комплект на двоих? — подколол заглянувший в купе проводник.
— Давайте два, там видно будет, — бросил я пробный шар и покосился на попутчицу. Она глянула на меня сверху вниз, нисколько, тем не менее, ни возмутившись моей бестактностью. По всему было видно, что девушка полагала так же: "там видно будет".

Стакан за стаканом, сигарета за сигаретой — разговор вошёл в нужную колею. То да сё, так да этак — сидим, беседуем. Не скучно, хотя и интересной собеседницей её тоже не назовёшь — кругозор узковат да и интеллект, конечно, не мой. Ну и Бог с ним, с интеллектом — молоденькая, худенькая, грудки торчат, чего тебе ещё?
— Замужем?
— Ага.
— Дети есть?
— Пока нету.
— А любовник?
— А как же! Без любовника не интересно, — смеётся.
Нормально. Так держать.

Поезд стремглав внесся в полночь.

— Витя, пойди покури, мне нужно переодеться, — попросила Людмила. — Я постелю, и тебе тоже, не возражаешь?
Чтобы по приходу долго не искать презервативы, я их сразу достал из сумки и незаметно положил в карман. Вышел в тамбур. Закурил.

И тут меня молнией ударила мысль - навязчивая дума сначала стукнула в темя, затем заполонила оба височных пространства и, наконец, остановилась во лбу:
— Я её не хочу! Ну не хочу, и всё тут!
— Ты что, Артамонов, сдурел? — прискакала другая, — такая девка, и не хочешь? Стареешь, брат, стареешь...
— А что в ней такого? Я эрудированный, красивый мужчина, а эта — дура-дурой, никакого в ней шарма, только и того, что сиськи торчат как кепка у грузина. У меня таких уже ой сколько было! Любая баба мечтает со мной переспать, а эта фитюлька и пальца не стоит ни жены моей, ни любовницы. Не буду трахаться с кем попало! Не буду!
— Эх ты, лапоть, — не унималась молодецкая мысль, — обвешал подругу лапшой, опоил шампанским, а теперь что, спокойной, милая, ночи? Да она, поди, уже постелила. Так что хочешь не хочешь, а хотеть придется.

Вернувшись в купе, я застал девушку на нижней полке. Из под одеяла слегка выбивался лёгкий халатик. "Расстегни меня" - как бы призывал он.
Сев рядом и погладив барышню по головке, я прошептал:
— Подвинься!
— Витя, не стуит. Иди наверх, я тебе там постелила.
— Не понял.
— Тебе что, всё нужно объяснять?
— Конечно. У тебя критические дни? (Дай-то Бог — и волки целы и овцы сыты).
— Ну, в общем, нет. Хотя именно так я и собиралась тебе ответить.
— А что?
— Хорошо, объясню. Я тебя не хочу. Просто не хочу, и всё тут. Я — эрудированная, красивая девушка. А ты, извини, хоть и хирург — а дурак-дураком, никакого в тебе шарма, только нос торчит как кепка у грузина. У меня таких уже было! Да любой мужик только и мечтает со мной переспать! А ты и пальца не стоишь ни мужа моего, ни любовника. Не буду трахаться с кем попало. Не буду! Так что, дорогой, спокойной тебе ночи!