Дело было в колхозе, куда нас, студентов третьего курса отправили собирать хмель.
Встретил, как положено, председатель:
— Товарищи студенты! Добро пожаловать в колхоз "Хмель коммунизма"! Надеюсь на вашу сноровку в работе, а с нашей стороны — корма для вас мы заготовили в полном объёме.
Поселили нас в общежитии, где было электричество, но не было воды. Её предполагалось таскать из колодца и заливать в огромную, чуть ли не в человеческий рост, наполовину зарытую в землю бочку. Этим ежевечерне и призваны были заниматься дежурные.
Наш надзиратель, зам. начальника военной кафедры подполковник Купердяев (а по нашему Пердекуев — и дослужился же с такой фамилией до подполковника!) расквартировался недалече в более пристойных условиях.

Не любили мы Купердяева. Он всё пытался навязать нам, девятнадцатилетним хиппи, военные порядки:
— Здесь вам не тут! Посмеете водку пьянствовать — это вам боком вылезет. Подъём в 8.00! Отбой в 23.00!
Ну да, испугаешь пчёл мёдом.
Какой нормальный студент ложиться спать по отбою? После 23.00 обычно самое интересное и начинается!

Вошли мы в колхозную колею. После ужина товарищ подполковник со словами: "Чтобы в тёмное время суток я ни одного личного состава в лагере не видел!" — удалялся, но к 23.00 появлялся снова, проконтролировать соблюдение личным составом режима отбойного состояния. Личный же состав, закупив у крестьян самогона и достав из чемоданов привезённый с собой спирт, после трапезы садился пьянствовать. Дежурные, проигнорировав воду (потом принесём), расслаблялись тоже. Но по решению студенческого совета в их святую обязанность входило в 22.30 занять наблюдательный пост и при появлении в окрестностях Купердяева подать знак. После условного свиста всё в лагере замирало, свет выключался, личный состав временно прекращал попойку. Удовлетворённый результатом бдительного наблюдения с расстояния зрительной памяти, подполковник окончательно покидал поднадзорный объект, а мы продолжали жить до рассвета.

Так продолжалось недели три, пока один досадный эпизод не разрушил эту идиллию.

Заводилой у нас был Юра Кривчиков — детина под два метра, мастер тяжёлой атлетики, бардовских песен и анекдотов. Только любил Юра, несмотря на юность, выпить. Выпивши, засыпал где придется, а если кто пытался его разбудить — страшно матерился и буйствовал.

Как-то в разгар веселья, выпив стакан самогона, Юра, случайно запил его спиртом.

— Воды!!! — нечеловечески прошипел он, а его руки забегали по пустым стаканам. Воды в комнате не оказалось. Обнаружился огрызок огурца, но этого оказалось мало.
— Воды!!! — стонал Юра. Кто-то побежал к бочке, но жидкости там оказалось настолько мало, что скороход физически не смог до неё дотянуться.
— Воды, сволочи!!! — уже заорал Юра и развернул оглобли в сторону предполагаемого её местонахождения. После двух ударных стаканов его неимоверно заносило, и я вызвался быть тем, на кого можно частично опереться в этом нелёгком пути к заветной бочке.

Кое-как добрались. А дальше? Ведь воду-то не достать!

Унюхав вожделенную влагу, Юра, без размышлений полез внутрь, очутившись там в позиции "вниз головой". Раздалось жадное чавканье, ноги с ботинками 46-го размера торчали наружу.
— Кайф! — произнёс хозяин ботинок и сладко засопел. Было очевидно, что он там уснул.
— Юра, твою дивизию, вылазь! — матерился я, пытаясь вытащить его за ноги.
Ну да, конечно. Для такого амбала подъёмный кран нужен.
— Юра! Пердекуев идёт! — я продолжал апеллировать к его совести.
Никакого ответа. Ритмичное сопение без всяких попыток пошевелиться.

В этот момент засвистел дежурный филин, возвестивший о том, что дегенерал-полковник вышел на вечерний моцион. В лагере всё стихло, свет погас, во тьму погрузилась и бочка.

— Юра, блядь, продержись 15 минут, не сопи! — отдал я ему последнее напутствие и скрылся, так как Купердяев, скорее всего, в темноте ничего не заметит, а моё присутствие возле бочки гарантировало полное разоблачение всей нашей конспиративной системы.

Зам. нач. воен. кафа пришёл не один. С председателем. По их нетвёрдой походке легко было догадаться, что стаканчик-другой они умяли. Живые люди! Село, скука... Мы, направив свои радары в их сторону и произнося молитвы, уловили следующее:

— Похоже, порядок!
— Суслика образ ведут проживания товарищи студенты!
— Хотя работа их гроша выеденного не стоит: на поле спят стоя на ходу, тянут в длинный ящик резину, в открытую разговаривают, а еще и болтают.
— Я разберусь как следует и накажу кого попало. Если им не нравится такой распорядок — устрою более другой.
— Нет, надо бы всё-таки поощрить. В прошлом году к нам будущих инженерув присылали, так они жили словно свиньи в берлоге, матом ругались как маленькие дети, а ваши — воспитанные, поэтому уже не животные, сразу видно, медицинщики.
— Да, наши грех жаловаться, спокой...

Внезапно снаружи воцарилась гробовая тишина. Оба начальника узрели из наполненной, как они полагали водой, бочки, торчащие Юрины ноги.
Утопленник в лагере! Как объяснить компетентным органам, что студент утонул там, где в округе нет ни одной паршивой речки? Значит (боже праведный!) — убийство!!!

Как они его оттуда вытащили и что услышали в свой адрес от ничего не соображающего "утопленника", приводить на этих страницах не стуит. Юра их чуть не затолкал туда, где только что пребывал сам.

Шмон был крутой. Но закончилось всё полюбовно: армейская смекалка подсказала тёртому подполковнику, что дай он этому делу ход, ему первому в ректорате выпишут касторку без туалетной бумаги.

Так выпьем же, господа, за армейскую смекалку!